Густь достаточна сама по себе, но чтобы получить от нее настоящее удовольствие, нужно поделиться ею с другими.

Марк Твен

— Ты сегодня какая-то грустная. Что-то случилось?

Серое пальто, чёрный берет на голове и такого же цвета шарф, длиной достающий до подола платья, — мрачно и изысканно, в стиле Анны. Ничто не говорило о её настроении — ни неспешная походка, ни пустое выражение лица, ни оттопыренный мизинец при держании серебристого мундштука. И я бы не задала этот вопрос, зная, что подобные Анна не любила, но она сегодня оказалась слишком молчаливой. И ещё у неё покраснели глаза и чуть неаккуратно вновь нанесена тушь. Я не была уверена, что Анна плакала, ведь для меня она была тем человеком, который ни к чему не привязан: ни к людям, ни к чувствам, ни к самой жизни. Её ничего не волновало, она никогда не готовилась к экзаменам, не заступалась, не держала зла или обиды. Ей ни к чему знать, что о ней думали другие, даже я, ни к чему лезть в чужие жизни. Девушка плыла по собственному течению, словно по реке Хэйлунцзян¹.

Я также не была уверена, что Анна грустная. Просто что-то неумолимо поменялось в её настроении — а быть может, это всего лишь моя паранойя. И мне не было интересно узнать, что с ней случилось: скорее, я просто проверяла, насколько хорошо научилась читать людей и улавливать их незаметные изменения прежде, чем это заметят все или обернётся чем-то плохим для меня. И я не любила молчание, когда курила, а именно это я сейчас и делала: закончив учиться и выйдя на небольшую площадь института, мы остановились возле фонтана и закурили.

— Знаешь... — Анна с самым непроницаемым лицом заканчивала курить первую сигарету, — если человек умирал и по нему никто не скучал, то этот траур достаётся случайному человеку, отчего тот без причины грустит. Ты спросила меня, почему я грустная. Но вместо ответа «я не знаю», я посмотрю тебе прямо в глаза, — что она и сделала, — и скажу прямо в лицо: «Я была назначена оплакивать смерть незнакомца».

Я уставилась на неё в лёгком восхищении.

— Это очень круто.

— А тебе становится грустно? — Анна отвернулась от меня, чтобы достать пачку и вновь закурить. — Ты ведь для этого меня спросила.

Пепла на кончике сигареты становилось всё больше. Дым, ветерок, мягкое падение снежинок — я посмотрела наверх, словно сквозь серые облака могла увидеть звёзды.

— Когда мне становится грустно, когда отчаяние захватывает душу, когда даже хочется умереть... я вспоминаю о вселенной. Именно, что вспоминаю, ведь большинство людей порой просто забывают о существовании звёзд, ведь так редко смотрят наверх, а не вниз, себе под ноги или в телефон.

Люди, люди, люди...

Они выходили из большого величественного замка чёрного цвета. Острые шпили рассекали туманный воздух, влажные кирпичи излучали гнетущую атмосферу, старые окна безжизненно наблюдали за студентами, многие из которых действительно не видели мира вокруг — лишь в телефоне. Я не осуждала их, просто не понимала, что можно так долго делать в мобильнике, почему люди так зависимо в них сидели. Едешь в метро — и почти каждого освещал синий свет экрана. А как же предаваться мыслям? Как же продумывать до мелочей своё творчество? Когда я жила в Чэнду, то могла днями напролёт думать о нарядах, строить в воображении эскизы, вырисовывать каждую деталь, и порой задумываться о космосе...

— А ведь вселенная большая. Настолько большая, что человеческому мозгу просто трудно представить многомиллиардные масштабы. И мы9

в ней — всего лишь микробы. В прямом смысле этого слова. Мы настолько малы, что наши проблемы, слова, обиды — ничто, по сравнению с тем, насколько велика и сложна вселенная. Пожалуй, что если кто-то и существует в ней помимо нас, он может просто и не знать о нашем существовании из-за слишком гигантского расстояния. Мы тоже видим не так далеко, да и тем более — лишь прошлое. Если кто-то посмотрит на нашу планету сейчас, увидит лишь динозавров...

Корка льда заливала серебром на дне фонтана. Тонкие ветки чёрных деревьев присыпаны белоснежным порошком снега. Небо угрюмое, почерневшее от приближающегося вечера, лица — бледные, тусклые, без единой улыбки. Жители Равенхилла в размеренном темпе шли по узким улицам, огибали ветхие дома, щурились от ярких красных вывесок магазинов. Жизнь текла медленно, тихо, глубоко, но с едва уловимым ощущением напряжения и опасности.

Такое впечатление, словно время тут застыло из-за древнего проклятия...

— А мы ведь люди. Такие важные, дерзкие, смелые. И глупые. Мы мелочимся, обижаемся по пустякам и умираем в секундный срок для целой вселенной. А ей плевать на нас и наши проблемы. И нам ведь тоже всё равно на неё. Вот так и живём в равнодушии. От этого, пожалуй, и грустно.

Серые глаза изучали меня вдумчиво, почти с опаской. Вряд ли её внимание привлекло моё необычное пальто: сверху чёрное, белой краской разукрашенное месяцами и звёздами, а низ — жёлтый со специальными чёрными подтёками. И по краям пришиты золотые цепи — блестяще и привлекательно среди ахроматических цветов города, чужой одежды, самой жизни. Анна смотрела на меня так, словно в каких-то словах услышала свои мысли и переживания. Конечно, наверняка где-то под толстой стеной льда и безэмоциональности скрывались её настоящие чувства — если они, разумеется, уже давно не погибли. Кто знал, какое у этой девушки было прошлое...

— С другой стороны, это действительно трудно — рассказать кому-то, почему ты грустишь без причины, — Анна глубоко затянулась и тонкой струйкой выпустила из лёгких дым. — Мой ответ, конечно, хороший, но совершенно не олицетворяет, что у меня на душе — хотя у меня её нет. Это трудно объяснить людям — да и друзьям, и близким тоже — что у тебя просто присутствует эта необъяснимая тяжесть в груди, что иногда случаются панические атаки. Насколько это трудно — понять самого себя и ощущать, будто весь мир рухнул на твои плечи. А ты даже не имеешь ни малейшего представления, почему и за что.

Изумление — скрыто, но так ощутимо в моей грудной клетке. Я не показала ни единой лишней эмоции на лице, но была приятно удивлена столь открытым и, пожалуй, сокровенным ответом Анны. Редко нам с ней удавалось поговорить по душам: чаще всего она не понимала моих сомнений или раздумий о мультивселенной, не разделяла мыслей о жестокости человечества, не любила болтать о моде. Чаще — разговоры о сигаретах, о родителях или об очередном клубе. Чаще — мои монологи, оставашиеся без ответа. Но сегодня Анна ответила. И я совершенно не ожидала, что она когда-то испытывала такие же чувства, что и я сама.

— Да, и вправду трудно, — я кинула бычок на заснеженную землю и придавила каблуком. На секунду я задумалась, стоит ли задавать следующий вопрос, но решила рискнуть. — Тебя тоже никто не понимает?

— С другой стороны, плевать, понимают ли меня остальные, — Анна осторожно стряхнула пепел. — Не на людей ориентируюсь. А на себя.

На секунду я согласилась, пока у меня не возникли, как и всегда, сомнения:

— Но ведь из-за общества как раз-таки и возникает множество проблем...

— У меня их нет, — спокойно перебила девушка, хотя от её взгляда, казалось, стало на пару градусов ниже. — А какие есть у тебя, меня не интересует.

Ах, да, точно.

Именно из-за этого мы не могли стать настоящими подругами. Теми, кто хихикал над глупыми шутками, сплетничал о бывших своих парней или просто весело и откровенно проводил время вместе. С другой стороны, мне и не нужна была такая дружба — я была слишком выше этого. Но меня огорчало, что мы с Анной всё никак не могли стать друг к другу ближе. Мы держали дистанцию — или просто сковывали себя лживыми цепями. Боялись раскрыться, ведь не раз вкушали плод предательства и горечи. Не доверяли друг другу, ожидая друг от друга подвоха и выстрела в голову.

Хотя просто не стоило хранить столько отвратительных секретов. Тогда бы и жизнь стала легче.

— Кто не рискует, тот пьёт водку на поминках того, кто рисковал!

Арни вышел из распахнутых дверей института походкой нетрезвого аристократа: с флягой спиртного в одной руке, а в другой — вельветовые перчатки. После выкрикнутой фразы он о чём-то оживлённо продолжал говорить со своим напарником, одетым во всё чёрное, — по белой макушке кудрей я поняла, что это Инграм. Тот иногда что-то говорил, но по большей части слушал монолог своего друга. Да, я не сомневалась, что они давнишние друзья. И тут дело даже не в том, что они вместе управляли сектой, нет. То, как вёл себя Инграм с Арни, разительно отличалось от поведения с другими людьми и тем более со мной.

Тревожность — вот что до сих пор на кончиках пальцев покалывало после разговора с новеньким. Смутно тяжелела в груди, неясным туманом осела в лёгких вместо сигаретного дыма. Ответов не получила, но выдала себя по полной, что меня раздражало. С другой стороны, можно теперь не стараться скрываться, ведь я собиралась разузнать о секте и Рэбэнусе как можно больше информации. Каким-то шестым чувством я знала, что где-то здесь крылась тайна моей чуждости от всех. Моя тёмная судьба.

— Арни стоило бы меньше болтать и пить, — Анна абсолютно без тёплых чувств отозвалась о друге.

— По мне, это две его неотъемлемые части, — я усмехнулась, вспомнив утреннее представление парня. — Без них Арни был бы не Арни.

— А с ними у него слишком мало мозгов.

— А, ну ещё химия, конечно, — вспомнила я.

— Вот и сидел бы в своей лаборатории вместе с этим, — Анна кинула недовольный взгляд уходящей паре.

Я так резко повернула голову в сторону девушки, что мои чёрные волосы упали на плечи.

— Чем тебе так не понравился Инграм?

Если Анна и собиралась мне отвечать, то она всё равно бы не успела: рёв мотора раздался совсем близко, а затем и чёрная машина появилась из-за угла. Скользнув шинами по снегу, она остановилась возле нас, и из её двери вальяжно вышел Вильгельм Готье — старший брат Анны. Высокий, широкоплечий, сильный — он выглядел не как студент предпоследнего курса института, а как молодой джентльмен XIX века. И во многом об этом говорил стиль его одежды: белая рубашка, чёрные брюки, тёмно-бордовый фрак и почти такого же цвета шейный платок. Цилиндр Вильгельм оставил в машине, поэтому рыже-каштановые волосы длинными локонами спокойно развевались на слабом ветру.

— Bonjour, Mesdames².

Вильгельм сначала поприветствовал свою сестру, невесмо коснувшись губами её щеки, а затем аккуратно поцеловал меня в руку, затянутую в кожаную перчатку. Его движения — лаконичные, правильные, словно отточенные за множество лет до совершенства. И сам он пытался быть во всём идеальным: красиво говорить, блистать дорогими вещами, уважать каждого собеседника, учиться на высшие баллы. Я знала его не так долго, но именно таким Вильгельм мне и казался со стороны — строгим, собранным, рассудительным. Правда, как и его сестра, не сильно привязанным к чувствам, но зато более к ним подвластным. С Вильгельмом я чувствовала себя более расслабленно, не надо было постоянно следить за своими словами и улавливать каждую проскользнувшую эмоцию на чужом лице. Да и другой пол меня привлекал куда больше.

Вильгельм достал пачку, открыл её и долго-долго на неё смотрел, словно увидел что-то неправильное, не поддающееся логике. А затем бросил её в ближайшую урну.

— У вас не найдётся, дамы, сигаретки? — вежливо попросил парень, смотря на нас со слегка сбитым с толку взглядом.

Я протянула ему раскрытую пачку Marlboro — мы курили одинаковые сигареты, в отличие от Gitanes Анны. Вильгельм вынул одну, похлопал себя по карманам, а затем тяжело вздохнул.

— А зажигалки?

Протянула ему и зажигалку. А он, видимо, желая как-то избавиться от внутренней неприязни к себе, со слабой улыбкой в шутку сказал:

— А ещё, наверное, и жвачка есть?

Достала из сумочки Black Jack и поддела:

— А я ведь фея… а ты так глупо все свои три желания потратил!

Вильгельм на несколько секунд разошёлся глубоким, хриплым смехом, пока резко не замолчал, словно актёр, всегда контролирующий свою маску лица. Отказавшись от жвачки, он с наслаждением закурил, на некоторое время задержав взгляд на горизонте: парили вороны, что-то выискивая глазами-бусинками на снегу, бесшумно разговаривали ветви с небом, наполняли запахом гари дымовые трубы, летали по асфальту бумажки с лицом пропавшей Тинг...

— Если бы у меня было три желания, — Вильгельм заговорил вовремя, иначе бы я вновь окунулась в холодные воды воспоминаний о Тинг, — то это было бы гигантское количество денег, нормальное психологическое здоровье и... нескончаемая еда и ресурсы во всём мире.

— А что это ты к концу решил стать благородным? — отчего-то мне так и хотелось его задеть.

— Зачем мне много денег, если через пару десятков лет я буду есть искусственную еду и не руководить крупной нефтедобывающей компанией? — Вильгельм просмотрел на меня как на глупую.

— Ты просто ещё не придумал, какое будет твоё третье желание, — раскусила его Анна.

— Тебе бы точно подошло второе, — зная свою сестру лучше, чем я, высказал молодой человек.

— Но я бы его не загадала.

— А что же ты тогда пожелала бы?

Опасный вопрос.

Я знала это, ведь поставила её перед выбором, однако всё равно спросила. По какой причине? Ведает Гуаньинь, я не нашла узнать подругу лучше, чем через её желания. А мечта очень многое могла рассказать о человеке: детство, внутренний стержень, привязанность, больные места. Даже представить не могу, о чём могла бы мечтать Анна. Разве что не умереть из-за курения, хотя я не была уверена в том, что она не хотела покончить с жизнью.

Что я вообще о ней знала?

— Не вижу смысла над этим думать, если такой возможности никогда не представится, — в своём безрадостном духе пожала плечами Анна. — Поехали.

Если бы она ничего не сказала и просто молча пошла бы к машине, я бы решила, что она закрыла эту тему из-за своей недосказанности и риска выдать секреты. Но она призвала брата к действию — и непонятно было, то ли девушка просто замёрзла, то ли действительно сказала правду, то ли мечтала о чём-то таком, что никто и никогда не поймёт другой.

Не знаю, в какой момент зародилась привычка сомневаться в словах Анны, искать в них скрытый смысл, двойное дно. Может, ничего и не было — ни в ней, ни в её мыслях, ни в её равнодушии. Может, эту игру я завела одна, и никто больше в ней не участвовал, лишь моя паранойя.

Гуй бы её побрал. Да и меня заодно тоже.

— Тебя подвезти?

Вильгельм заметил, как я в задумчивости застыла на месте. Мы с ним так и познакомились когда-то: не Анна нас представила друг другу, а мои вечные размышления. Я тогда застыла посреди дороги, почти дойдя до института, но остановилась из-за навязчивых мыслей о мультивселенной. Даже что-то странное я уловила в пролетающих мимо воронов, пока резкий гудок не вернул меня в реальность. Оказалось, что я застыла на парковочном месте, где постоянно оставлял свою машину Вильгельм. С тех пор он очень любил меня отвлекать от мыслей.

Хоть какое-то избавление от них.

— Я договорилась встретиться с Джейсоном, — я бы скривила душой, если бы сказала, что ждала этой встречи. — Alors au revoir!³

Вильгельм чуть улыбнулся моему неопрятному французскому, тоже попрощался и включил мотор. Я проследила за уезжающей машиной, пока она не скрылась в далёком перекрёстке. И задумалась бы о чём-то вновь, если бы в спину вдруг не прилетел чей-то снежок.

— Джейсон, сукин сын! Сколько раз я тебе говорила не кидать в меня снег?

— Не беспокойся, ни одна снежинка не испортит твоей красоты.

Джейсон во всей красе предстал передо мной: каштановые прямые волосы, закрывающие лоб, неровный нос, тонкие губы, слегка худощавый и не намного выше меня. Он бы мне понравился, если бы не брекеты и столь обычный стиль одежды: свитера и спортивные куртки. Так каждый второй одевался, что меня безумно раздражало в парнях. Почему девушки должны были ухаживать за собой и одеваться во что-то красивое, а парни могли выйти в чём угодно и как угодно? Несправедливо!

— Тебе надо больше тренироваться в комплиментах, — не одобрила я его флирт.

Джейсон, скривив лицо, передразнил меня, смешно покачав головой, а затем как бы невзначай добавил:

— Слышал, ты сегодня опозорила дочь одного из преподавателей.

— Правда? — не удивлена, что жта новость разлетелась на весь институт. — Да и пофиг как-то.

— А потом ты что-то говоришь про мои плохие комплименты, — Джейсон играючи возмутился. — Тебе самой доброте учиться и учиться!

Я совсем забыла.

За сегодняшний день я почти ни разу не остановила себя, не опомнилась, не обернулась к лику добра. Я ведь могла и не обижать девушку в столовой, могла бы спокойно пройти мимо, но... собственная тёмная сторона взяла надо мной верх — незаметно, быстро, даже не дав опомниться. Я действовала естественно, так, как велела моя природа — коварная, мстительная, злющая. Будь моя воля, всегда бы оставалась такой. Только вот... я обещала стать лучше.

— С другой стороны, это ведь тоже не очень хорошо, — я резко поникла, хорошее настроение ушло мгновенно. — Уже много времени прошло, а я всё никак не могу сдвинуться с мёртвой точки и осознанно подойти к делу. Постоянно что-то мешает.

Я пнула заледенелый снежок, который попался под ноги. Мы шли, куда глаза глядят, гуляли по городу, не обращая ни на кого вокруг. Словно лучшие друзья, словно пара... Хотя на самом деле, Джейсон для меня был просто тем человеком или даже на подобие психотерапевтом, с которым хорошо поболтать по душам. И переспать, конечно.

— Не беспокойся, Равенна. — Джейсон был похож на какого-то аниме персонажа, который вечно улыбался. — Ты всё сможешь только тогда, когда действительно этого захочешь. Ты ведь когда-то только начинала шить, только училась мастерству. Ты ведь не бросала это дело из-за неудач или нетерпения? Нет. Ты упорно шла вперёд, придумывала нечто новое, совершенствовалась. Ты постоянно училась, каждый день. Вот и здесь нужно так же, маленькими шажками двигаться к светлой стороне.

— Думаешь, она всё-таки есть во мне? — я усмехнулась с горем пополам.

— Ни секунды не сомневаюсь, — а в следующий миг парень уже задумался: — Ты хочешь стать добрее из-за обещания или всё же из-за собственного желания?

Он не знал подробностей обещания, кому я дала его, зачем, почему. Даже если бы он этим и интересовался, я бы всё равно ничего не рассказала. Это не имело почти никакого отношения к тому, что мне нужно стать добрее. Никто не знал о моём прошлом и не догадывался, какие ужасные поступки я совершала тогда. И я бы сама хотела бы всё забыть, исправиться и больше никогда не возвращаться на ту сторону.

— Точно не знаю, — я заставила себя ничего, а точнее никого не вспоминать. — С одной стороны, я действительно хотела бы стать добрее. Я смотрю на этих светлых людей и завидую тому, как их любят, как отзываются о них, как искренне благодарят. Я бы хотела... нет, не стать такой, как они. А обрести нечто такое похожее — нечто, что будет согревать в груди даже в самые тёмные и холодные времена. Нечто, чем я буду делиться с другими. Нечто, что для меня будет называться... добром.

— Но..?

— Но с другой стороны, я начинаю думать, а к чему мне меняться? Зачем мне это, для чего? Я ведь нравлюсь самой себе и такой, какая я сейчас: как внешне, так и внутренне. Зачем мне всё это, если и так хорошо живётся?

— Но не идеально, — заметил Джейсон, и я поразилась, как точно он попал в цель.

— Да, в этом ты прав. Я действительно порой чувствую, что всё же во мне что-то не так... Я думала, что всё дело в одиночестве, но, может, всё из-за того, что не хватает частички добра...

Я чужая самой себе.

Слова застряли в горле, шиповником проросли в лёгких. Нет, не одиночество мешало мне жить в полную силу, не отсутствие энергии в серых буднях, не мои странные друзья. А это гадкое, подлое чувство меж клапанов сердца — чужесть. Словно это не мои кости, не моя душа, не моя планета, не мой мир. Будто я попала куда-то не туда по собственной ошибке. И до сих пор не в силах её исправить.

Джейсон об этом не знал. Как и многое другое обо мне. Он знал лишь то, что я ему позволяла о себе знать. Я не расслаблялась в его присутствии, не делала оплошностей, следила за языком. Да, я говорила с ним о моральным, тогда как с остальными — о физическом. И это не делало Джейсона кем-то особенным для меня. Просто так сошлось. Я рассказывала ему о своих душевных волнениях, но все они возникали здесь и сейчас. То, что мучило меня годами, ещё с приюта, я никому не рассказывала. Я знала, что должна была справиться с этим сама, без посторонней помощи. Как-то, но должна.

— Знаешь, мои слова, которые я сейчас тебе скажу, могут показаться сумасшедшими, недосягаемыми, вообще тебе не подходящими... — Джейсон закусил губу, когда встретился с моим недоверчивым взглядом. — Но знаешь, твоя главная задача может стать такой — найти в себе несгораемое желание создать самую яркую, счастливую и наикрутейшую версию самой себя. Учи иностранные языки, начни заниматься спортом, перестать засорять свой мозг ненужной информацией, направь все свои мысли в одну точку. Хочешь, найди себе такое окружение, которое будет тебя мотивировать хоть днём, хоть ночью, которое будет наполнять тебя чем-то новым, чистым, радостным. Ты жаловалась на скуку — так изучай что-то интересное, пусть каждый твой день будет наполнен яркими событиями. Разгадай тайну, поставь большие цели и стремись к ним. Иди своим путём и не оглядывайся на других. Ты уникальная, и в этом твоя сила и красота.

Если даже корабли не могут спастись во время шторма без огня маяка, то почему я уверена, что смогу справиться со своими кошмарами в одиночку?

Сама по себе я плохой человек. Оставаясь наедине с собой, я не буду саморазвиваться, делать добрые дела, пытаться бросать курить или накручивать себя до паранойи. Когда я одна, то тону — надрывно, глубоко, туда, куда никогда не дотянется свет. Такое же ощущение возникает и рядом с Анной, ч Вильгельмом и даже с Арни: все они в какой-то степени разлагались душой, не верили в добро, не желали найти свет. Вереницей чёрных всадников они скитались по пустыне грехов, самобичевания и безнадёжности — там никогда не поднималось солнце, не цвели растения, не звучал смех. Вместе с ними я такая же, как и они, если даже не хуже. Но если рядом появлялся Джейсон — это как луч солнца в заваленном обломками заброшенном доме. Я шла к нему в надежде выбраться, спастись из собственного заточения, стать, наконец, свободной.

Вот почему я с ним общалась. Только путь оказался слишком длинным.

— Знаешь, в какой-нибудь вселенной я точно сделала всё то, что ты только что сказал, — я наблюдала за тем, как Джейсон выворачивал карманы своей дурацкой куртки, чтобы дать мелочь нищему, что случайно встретился нам по дороге.

— А ещё в какой-нибудь другой ты была бы счастлива, — парень кинул несколько купюр в протянутую шляпу, и мы побрели дальше.

— Знаешь, если вселенная бесконечна, то в какой-то момент она должна повторяться. Потому что количество способов расположения частиц в пространстве-времени, хоть и невероятно гигантское, но всё же конечное. А раз так, и если бы можно было заглянуть далеко в космос... то, возможно, мы бы увидели версию себя, которая стала президентом или просто съела на завтрак бекон, а не роллы.

Джейсон восхищённо поднял серо-карие глаза к небу.

— Это же представить только, как много миров может существовать...

— Мне действительно кажется, что так оно и есть, — я слегка улыбнулась своей любимой теме разговора. — Хотя человечество даже сомневается в том, что мы не одни во вселенной, я считаю, что множественные миры — нечто более глубокое, странное, нереальное. Если они действительно существуют, то это де полностью переворачивает наш мир: и физику, и представление о жизни, и о вообще всю нашу судьбу. Поднимать голову к небу — и представлять уже не далёкие планетные системы, а сложную структуру мультивселенной...

— Как в фильмах.

— А тут — была бы реальность, — я снисходительно посмотрела на парня. — Чувствуешь разницу?

— Говорят, они и вправду есть!

Мы обернулись на знакомый мальчишеский голос. Джейсон даже не успел понять, что это его младший брат, Хилари, как тот кинул целую охапку снега в лицо парня. Я быстро схватила ближайший снежок с горки возле вычищенной дороги и засунула его за шиворот Джейсона. Тот громко заулюлюкал, пытаясь стряхнуть с себя уже растаявшую холодную воду.

— Эй! Я не для этого свои лекции рассказывал! — Джейсон ещё раз встряхнулся, поёжившись от неприятного мороза.

— А по мне, забавно, — я невольно заулыбалась во весь рот.

— Ну ладно, только ради твоей улыбки стоило терпеть эти унижения, — Джейсон просиял, видя, что у меня наконец-то хорошее настроение.

— Вот, уже лучше получается, — решила я не разочаровывать его и повернулась к Хилари. — Привет, маленький чертёнок.

— Я не маленький, мне тринадцать лет! — на секунду тот обиженно скорчил лицо, но уже через миг вновь оживлённо заболтал: — А так было бы здорово жить в мире, где всё сделано для футбола! Мячи прям на улицах, ворота на каждом углу, дешёвая футбольная форма, стадионы вместо школ! А ещё кружки у всех в виде свистка.

— Это уже перебор, — совершенно не радовалась я его идеии.

— Тогда в виде красной или жёлтой карточки, — не терял энтузиазма Хилари, глядя на нас блестящими карими глазами.

— Ага, и материки в виде шестиугольников, — Джейсон натянул шапку брата прямо ему на нос.

— Эй! А почему нет? — мальчишка неаккуратно поправил свою шапку, из-за чего светлые ломкие волосы растрепались во все стороны. — Если бы представился такой шанс, я бы хотел попасть в такой мир и жить там!

— А семью тут оставить?

— Ну тогда хотя бы глянуть одним глазком! Или с собой вас взять!

— Меня бы стошнило от футбола уже на следующий день, — я сделала вид, будто меня выворачивало наизнанку.

— Ну, а вы бы тогда в какой мир хотели бы попасть? — с капризной ноткой в голосе спросил Хилари.

— Пожалуй, в тот, где всё всегда хорошо, полная идиллия и сбывшиеся мечты, — Джейсон даже на секунду прикрыл глаза от блаженства.

— А ты? — младший Коллер перевёл на меня смышлёный взгляд.

Мир...

Где бы я хотела оказаться?

Там, где я живла бы со своими настоящими родителями? Или там, где не чувствовала бы себя столь чужой? Или где я — икона стиля, моды и красоты? Или где я... богиня зла?

— Не знаю, — я тяжело вздохнула, не желая долго думать над вопросом, который задал мне столь глупый мальчишка. — Свой собственный мир нужно строить здесь и сейчас, а не мечтать о его далёком существовании. Его может никогда и не быть.

— А я слышал, что миры всё же существуют, — упрямо гнул своё Хилари, идя между нами. — Ходят слухи, что их когда-то обнаружил Рэбэнус Донован, за что он потом поплатился: бесследно исчез. Говорят, он пропал в одном из миров.

Я не поверила его сказкам.

— Ага, и почему же не может оттуда выбраться?

— Не знаю, — поджал губы Хилари, видя, что мы не верили ему. — Говорят, жив его дух, но тело нет. Может, он каким-то образом просочился в наш мир, но его телесная оболочка осталась там, где-то в ином измерении.

— Звучит слишком фантастически, — Джейсон странно покосился назал, где ещё виднелись башни замка Донована. — А кто же похоронен тогда на местном кладбище? Чучело?

— А может, он и вправду погиб, но его призрак до сих пугает местных жителей, — немного сдался Хилари, но решил подкинуть ещё одну идею: — А ещё говорят, что кто-то слышал какие-то шорохи, крики и треск огня, словно от пожара. И сам голос Рэбэнуса, зовущего за собой куда-то в темноту.

— Рэбэнус, конечно, большой шишкой был в прошлом, но не думаю, что он многих убивал и был таким злодеем, как его считают, — слегка раздражённо фыркнул Джейсон, хотя я подозревала, что он не верил в собственные слова. — Иначе бы мы не учились в замке, в котором жил он.

— Но ты ведь сам знаешь..! — неожиданно рьяно возмутился Хилари. — Наши предки, род Коллеров, они же...

— Это уже слишком, — Джейсон вдруг резко прекратил болтовню брата, взял того за руку и быстрее увёл от меня. — Не беспокойся, Равенна, ещё увидимся!

И размахивая на прощание рукой, он скрылся с Хилари за углом. Я остановилась в непонимании произошедшего. Конечно, не надо быть гением, чтобы догадаться, что Джейсон что-то скрывал и что в прошлом всё-таки произошло нечто странное. И, возможно, ужасное. По вине Рэбэнуса Донована.

А это любопытно.

Я не имела каких-либо «рычагов» давления на Джейсона, но история его предков могла бы мне в этом очень даже помочь. Хотя я в этом сильно и не нуждалась: мало кто знал, что общалась с ним, а кто знал, то говорила, что мы с ним вместе спали. И это было действительно так, вот только случалось слишком уж редко: то его родители дома, то мои, то ещё что-то. Не встречались, не любили — уж я-то точно — просто были опорой друг для друга. Но меня раздражало, что я была зависима от Джейсона больше, чем он от меня: я видела в нём свет, исцелялась морально и при этом удовлетворяла свои физические потребности. А я ему для чего? Нюйва видит, я могла напридумать, что Джейсон не так добр и чист на самом деле, что он опозорит меня на весь институт. И хотя вряд ли такой вариант возможен, но... иметь туз в рукаве никогда не бывает лишним. Особенно если он связан с Рэбэнусом Донованом.

Я зашла в узкий переулок между двумя невысокими домами, ведь так можно было быстрее дойти до дома. Взгляд скользнул по кирпичный стене, где с помощью болончика была сделана какая-то надпись...

Я замерла.

Нет, это не граффити. Это кровь.

А написано...

«РЭБЭНУС ЖИВ!»

_______________

¹ По-другому река Амур.

² Добрый день, дамы (франц.)

³ Тогда до свидания (франц. )